Неточные совпадения
Один из них, например, вот этот, что имеет толстое
лицо… не вспомню его фамилии, никак не может обойтись без того, чтобы, взошедши
на кафедру, не сделать гримасу, вот этак (делает гримасу),и потом начнет рукою из-под галстука утюжить свою бороду.
Возвратившись домой, Грустилов целую ночь плакал. Воображение его рисовало греховную бездну,
на дне которой метались черти. Были тут и кокотки, и кокодессы, и даже тетерева — и всё огненные.
Один из чертей вылез из бездны и поднес ему любимое его кушанье, но едва он прикоснулся к нему устами, как по комнате распространился смрад. Но что всего более ужасало его — так это горькая уверенность, что не
один он погряз, но в
лице его погряз и весь Глупов.
Предстояло атаковать
на пути гору Свистуху; скомандовали: в атаку! передние ряды отважно бросились вперед, но оловянные солдатики за ними не последовали. И так как
на лицах их,"ради поспешения", черты были нанесены лишь в виде абриса [Абрис (нем.) — контур, очертание.] и притом в большом беспорядке, то издали казалось, что солдатики иронически улыбаются. А от иронии до крамолы —
один шаг.
Княгиня Бетси, не дождавшись конца последнего акта, уехала из театра. Только что успела она войти в свою уборную, обсыпать свое длинное бледное
лицо пудрой, стереть ее, оправиться и приказать чай в большой гостиной, как уж
одна за другою стали подъезжать кареты к ее огромному дому
на Большой Морской. Гости выходили
на широкий подъезд, и тучный швейцар, читающий по утрам, для назидания прохожих, за стеклянною дверью газеты, беззвучно отворял эту огромную дверь, пропуская мимо себя приезжавших.
В соседней бильярдной слышались удары шаров, говор и смех. Из входной двери появились два офицера:
один молоденький, с слабым, тонким
лицом, недавно поступивший из Пажеского корпуса в их полк; другой пухлый, старый офицер с браслетом
на руке и заплывшими маленькими глазами.
Кити стояла с засученными рукавами у ванны над полоскавшимся в ней ребенком и, заслышав шаги мужа, повернув к нему
лицо, улыбкой звала его к себе.
Одною рукою она поддерживала под голову плавающего
на спине и корячившего ножонки пухлого ребенка, другою она, равномерно напрягая мускул, выжимала
на него губку.
Из таких
лиц в особенности занимала ее
одна русская девушка, приехавшая
на воды с больною русскою дамой, с мадам Шталь, как ее все звали.
«Да, да, вот женщина!» думал Левин, забывшись и упорно глядя
на ее красивое, подвижное
лицо, которое теперь вдруг совершенно переменилось. Левин не слыхал, о чем она говорила, перегнувшись к брату, но он был поражен переменой ее выражения. Прежде столь прекрасное в своем спокойствии, ее
лицо вдруг выразило странное любопытство, гнев и гордость. Но это продолжалось только
одну минуту. Она сощурилась, как бы вспоминая что-то.
В саду они наткнулись
на мужика, чистившего дорожку. И уже не думая о том, что мужик видит ее заплаканное, а его взволнованное
лицо, не думая о том, что они имеют вид людей, убегающих от какого-то несчастья, они быстрыми шагами шли вперед, чувствуя, что им надо высказаться и разубедить друг друга, побыть
одним вместе и избавиться этим от того мучения, которое оба испытывали.
Лицо ее было бледно и строго. Она, очевидно, ничего и никого не видела, кроме
одного. Рука ее судорожно сжимала веер, и она не дышала. Он посмотрел
на нее и поспешно отвернулся, оглядывая другие
лица.
Она положила обе руки
на его плечи и долго смотрела
на него глубоким, восторженным и вместе испытующим взглядом. Она изучала его
лицо за то время, которое она не видала его. Она, как и при всяком свидании, сводила в
одно свое воображаемое мое представление о нем (несравненно лучшее, невозможное в действительности) с ним, каким он был.
Она была не вновь выезжающая, у которой
на бале все
лица сливаются в
одно волшебное впечатление; она и не была затасканная по балам девушка, которой все
лица бала так знакомы, что наскучили; но она была
на середине этих двух, — она была возбуждена, а вместе с тем обладала собой настолько, что могла наблюдать.
Лицо ее казалось усталым, и не было
на нем той игры просившегося то в улыбку, то в глаза оживления; но
на одно мгновение при взгляде
на него что-то мелькнуло в ее глазах, и, несмотря
на то, что огонь этот сейчас же потух, он был счастлив этим мгновением.
Она тяжело дышала, не глядя
на него. Она испытывала восторг. Душа ее была переполнена счастьем. Она никак не ожидала, что высказанная любовь его произведет
на нее такое сильное впечатление. Но это продолжалось только
одно мгновение. Она вспомнила Вронского. Она подняла
на Левина свои светлые правдивые глаза и, увидав его отчаянное
лицо, поспешно ответила...
Левин Взял косу и стал примериваться. Кончившие свои ряды, потные и веселые косцы выходили
один зa другим
на дорогу и, посмеиваясь, здоровались с барином. Они все глядели
на него, но никто ничего не говорил до тех пор, пока вышедший
на дорогу высокий старик со сморщенным и безбородым
лицом, в овчинной куртке, не обратился к нему.
— Я, кажется, имел удовольствие встречаться, — сказал он ему, беспокойно оглядываясь то
на Анну, то
на Вронского, чтобы не проронить ни
одной черты из выражения их
лиц.
Она зашла в глубь маленькой гостиной и опустилась
на кресло. Воздушная юбка платья поднялась облаком вокруг ее тонкого стана;
одна обнаженная, худая, нежная девичья рука, бессильно опущенная, утонула в складках розового тюника; в другой она держала веер и быстрыми, короткими движениями обмахивала свое разгоряченное
лицо. Но, вопреки этому виду бабочки, только что уцепившейся за травку и готовой, вот-вот вспорхнув, развернуть радужные крылья, страшное отчаяние щемило ей сердце.
Вронский три года не видал Серпуховского. Он возмужал, отпустив бакенбарды, но он был такой же стройный, не столько поражавший красотой, сколько нежностью и благородством
лица и сложения.
Одна перемена, которую заметил в нем Вронский, было то тихое, постоянное сияние, которое устанавливается
на лицах людей, имеющих успех и уверенных в признании этого успеха всеми. Вронский знал это сияние и тотчас же заметил его
на Серпуховском.
В середине мазурки, повторяя сложную фигуру, вновь выдуманную Корсунским, Анна вышла
на середину круга, взяла двух кавалеров и подозвала к себе
одну даму и Кити. Кити испуганно смотрела
на нее, подходя. Анна прищурившись смотрела
на нее и улыбнулась, пожав ей руку. Но заметив, что
лицо Кити только выражением отчаяния и удивления ответило
на ее улыбку, она отвернулась от нее и весело заговорила с другою дамой.
Это он понимал, но
одного он не мог понять: почему
на ее
лице показались испуг и стыд?..
Отношения к мужу были яснее всего. С той минуты, как Анна полюбила Вронского, он считал
одно свое право
на нее неотъемлемым. Муж был только излишнее и мешающее
лицо. Без сомнения, он был в жалком положении, но что было делать?
Одно,
на что имел право муж, это было
на то, чтобы потребовать удовлетворения с оружием в руках, и
на это Вронский был готов с первой минуты.
Вместе с путешественником было доложено о приезде губернского предводителя, явившегося и Петербург и с которым нужно было переговорить. После его отъезда нужно было докончить занятия будничные с правителем дел и еще надо было съездить по серьезному и важному делу к
одному значительному
лицу. Алексей Александрович только успел вернуться к пяти часам, времени своего обеда, и, пообедав с правителем дел, пригласил его с собой вместе ехать
на дачу и
на скачки.
Место это он получил чрез мужа сестры Анны, Алексея Александровича Каренина, занимавшего
одно из важнейших мест в министерстве, к которому принадлежало присутствие; но если бы Каренин не назначил своего шурина
на это место, то чрез сотню других
лиц, братьев, сестер, родных, двоюродных, дядей, теток, Стива Облонский получил бы это место или другое подобное, тысяч в шесть жалованья, которые ему были нужны, так как дела его, несмотря
на достаточное состояние жены, были расстроены.
Но в это самое время вышла княгиня.
На лице ее изобразился ужас, когда она увидела их
одних и их расстроенные
лица. Левин поклонился ей и ничего не сказал. Кити молчала, не поднимая глаз. «Слава Богу, отказала», — подумала мать, и
лицо ее просияло обычной улыбкой, с которою она встречала по четвергам гостей. Она села и начала расспрашивать Левина о его жизни в деревне. Он сел опять, ожидая приезда гостей, чтоб уехать незаметно.
Тусклая бледность покрывала милое
лицо княжны. Она стояла у фортепьяно, опершись
одной рукой
на спинку кресел: эта рука чуть-чуть дрожала; я тихо подошел к ней и сказал...
— Напротив; был
один адъютант,
один натянутый гвардеец и какая-то дама из новоприезжих, родственница княгини по мужу, очень хорошенькая, но очень, кажется, больная… Не встретили ль вы ее у колодца? — она среднего роста, блондинка, с правильными чертами, цвет
лица чахоточный, а
на правой щеке черная родинка: ее
лицо меня поразило своей выразительностию.
«Он прав!» Я
один понимал темное значение этих слов: они относились ко мне; я предсказал невольно бедному его судьбу; мой инстинкт не обманул меня: я точно прочел
на его изменившемся
лице печать близкой кончины.
Одни только частые рябины и ухабины, истыкавшие их, причисляли его к числу тех
лиц,
на которых, по народному выражению, черт приходил по ночам молотить горох.
Один раз, впрочем,
лицо его приняло суровый вид, и он строго застучал по столу, устремив глаза
на сидевших насупротив его детей.
Совершенно успокоившись и укрепившись, он с небрежною ловкостью бросился
на эластические подушки коляски, приказал Селифану откинуть кузов назад (к юрисконсульту он ехал с поднятым кузовом и даже застегнутой кожей) и расположился, точь-в-точь как отставной гусарский полковник или сам Вишнепокромов — ловко подвернувши
одну ножку под другую, обратя с приятностью ко встречным
лицо, сиявшее из-под шелковой новой шляпы, надвинутой несколько
на ухо.
В угольной из этих лавочек, или, лучше, в окне, помещался сбитенщик с самоваром из красной меди и
лицом так же красным, как самовар, так что издали можно бы подумать, что
на окне стояло два самовара, если б
один самовар не был с черною как смоль бородою.
У
одного из восторжествовавших даже был вплоть сколот носос, по выражению бойцов, то есть весь размозжен нос, так что не оставалось его
на лице и
на полпальца.
Перед ним стояла не
одна губернаторша: она держала под руку молоденькую шестнадцатилетнюю девушку, свеженькую блондинку с тоненькими и стройными чертами
лица, с остреньким подбородком, с очаровательно круглившимся овалом
лица, какое художник взял бы в образец для Мадонны и какое только редким случаем попадается
на Руси, где любит все оказаться в широком размере, всё что ни есть: и горы и леса и степи, и
лица и губы и ноги; ту самую блондинку, которую он встретил
на дороге, ехавши от Ноздрева, когда, по глупости кучеров или лошадей, их экипажи так странно столкнулись, перепутавшись упряжью, и дядя Митяй с дядею Миняем взялись распутывать дело.
Последние слова он уже сказал, обратившись к висевшим
на стене портретам Багратиона и Колокотрони, [Колокотрони — участник национально-освободительного движения в Греции в 20-х г. XIX в.] как обыкновенно случается с разговаривающими, когда
один из них вдруг, неизвестно почему, обратится не к тому
лицу, к которому относятся слова, а к какому-нибудь нечаянно пришедшему третьему, даже вовсе незнакомому, от которого знает, что не услышит ни ответа, ни мнения, ни подтверждения, но
на которого, однако ж, так устремит взгляд, как будто призывает его в посредники; и несколько смешавшийся в первую минуту незнакомец не знает, отвечать ли ему
на то дело, о котором ничего не слышал, или так постоять, соблюдши надлежащее приличие, и потом уже уйти прочь.
Губернаторша, сказав два-три слова, наконец отошла с дочерью в другой конец залы к другим гостям, а Чичиков все еще стоял неподвижно
на одном и том же месте, как человек, который весело вышел
на улицу, с тем чтобы прогуляться, с глазами, расположенными глядеть
на все, и вдруг неподвижно остановился, вспомнив, что он позабыл что-то и уж тогда глупее ничего не может быть такого человека: вмиг беззаботное выражение слетает с
лица его; он силится припомнить, что позабыл он, — не платок ли? но платок в кармане; не деньги ли? но деньги тоже в кармане, все, кажется, при нем, а между тем какой-то неведомый дух шепчет ему в уши, что он позабыл что-то.
Вы посмеетесь даже от души над Чичиковым, может быть, даже похвалите автора, скажете: «Однако ж кое-что он ловко подметил, должен быть веселого нрава человек!» И после таких слов с удвоившеюся гордостию обратитесь к себе, самодовольная улыбка покажется
на лице вашем, и вы прибавите: «А ведь должно согласиться, престранные и пресмешные бывают люди в некоторых провинциях, да и подлецы притом немалые!» А кто из вас, полный христианского смиренья, не гласно, а в тишине,
один, в минуты уединенных бесед с самим собой, углубит во внутрь собственной души сей тяжелый запрос: «А нет ли и во мне какой-нибудь части Чичикова?» Да, как бы не так!
Целый час был посвящен только
на одно рассматривание
лица в зеркале.
Нужно заметить, что у некоторых дам, — я говорю у некоторых, это не то, что у всех, — есть маленькая слабость: если они заметят у себя что-нибудь особенно хорошее, лоб ли, рот ли, руки ли, то уже думают, что лучшая часть
лица их так первая и бросится всем в глаза и все вдруг заговорят в
один голос: «Посмотрите, посмотрите, какой у ней прекрасный греческий нос!» или: «Какой правильный, очаровательный лоб!» У которой же хороши плечи, та уверена заранее, что все молодые люди будут совершенно восхищены и то и дело станут повторять в то время, когда она будет проходить мимо: «Ах, какие чудесные у этой плечи», — а
на лицо, волосы, нос, лоб даже не взглянут, если же и взглянут, то как
на что-то постороннее.
«Вот, посмотри, — говорил он обыкновенно, поглаживая его рукою, — какой у меня подбородок: совсем круглый!» Но теперь он не взглянул ни
на подбородок, ни
на лицо, а прямо, так, как был, надел сафьяновые сапоги с резными выкладками всяких цветов, какими бойко торгует город Торжок благодаря халатным побужденьям русской натуры, и, по-шотландски, в
одной короткой рубашке, позабыв свою степенность и приличные средние лета, произвел по комнате два прыжка, пришлепнув себя весьма ловко пяткой ноги.
Подъезжая к крыльцу, заметил он выглянувшие из окна почти в
одно время два
лица: женское, в чепце, узкое, длинное, как огурец, и мужское, круглое, широкое, как молдаванские тыквы, называемые горлянками, из которых делают
на Руси балалайки, двухструнные легкие балалайки, красу и потеху ухватливого двадцатилетнего парня, мигача и щеголя, и подмигивающего и посвистывающего
на белогрудых и белошейных девиц, собравшихся послушать его тихоструйного треньканья.
Ответа нет. Он вновь посланье:
Второму, третьему письму
Ответа нет. В
одно собранье
Он едет; лишь вошел… ему
Она навстречу. Как сурова!
Его не видят, с ним ни слова;
У! как теперь окружена
Крещенским холодом она!
Как удержать негодованье
Уста упрямые хотят!
Вперил Онегин зоркий взгляд:
Где, где смятенье, состраданье?
Где пятна слез?.. Их нет, их нет!
На сем
лице лишь гнева след…
Весь вечер Ленский был рассеян,
То молчалив, то весел вновь;
Но тот, кто музою взлелеян,
Всегда таков: нахмуря бровь,
Садился он за клавикорды
И брал
на них
одни аккорды,
То, к Ольге взоры устремив,
Шептал: не правда ль? я счастлив.
Но поздно; время ехать. Сжалось
В нем сердце, полное тоской;
Прощаясь с девой молодой,
Оно как будто разрывалось.
Она глядит ему в
лицо.
«Что с вами?» — «Так». — И
на крыльцо.
Он был крив
на один глаз, и белый зрачок этого глаза прыгал беспрестанно и придавал его и без того некрасивому
лицу еще более отвратительное выражение.
Я вздрогнул от ужаса, когда убедился, что это была она; но отчего закрытые глаза так впали? отчего эта страшная бледность и
на одной щеке черноватое пятно под прозрачной кожей? отчего выражение всего
лица так строго и холодно? отчего губы так бледны и склад их так прекрасен, так величествен и выражает такое неземное спокойствие, что холодная дрожь пробегает по моей спине и волосам, когда я вглядываюсь в него?..
Когда все сели, Фока тоже присел
на кончике стула; но только что он это сделал, дверь скрипнула, и все оглянулись. В комнату торопливо вошла Наталья Савишна и, не поднимая глаз, приютилась около двери
на одном стуле с Фокой. Как теперь вижу я плешивую голову, морщинистое неподвижное
лицо Фоки и сгорбленную добрую фигурку в чепце, из-под которого виднеются седые волосы. Они жмутся
на одном стуле, и им обоим неловко.
Бабушка, казалось, была очень рада видеть Сонечку: подозвала ее ближе к себе, поправила
на голове ее
одну буклю, которая спадывала
на лоб, и, пристально всматриваясь в ее
лицо, сказала: «Quelle charmante enfant!». [Какой очаровательный ребенок! (фр.)] Сонечка улыбнулась, покраснела и сделалась так мила, что я тоже покраснел, глядя
на нее.
Последняя смелость и решительность оставили меня в то время, когда Карл Иваныч и Володя подносили свои подарки, и застенчивость моя дошла до последних пределов: я чувствовал, как кровь от сердца беспрестанно приливала мне в голову, как
одна краска
на лице сменялась другою и как
на лбу и
на носу выступали крупные капли пота. Уши горели, по всему телу я чувствовал дрожь и испарину, переминался с ноги
на ногу и не трогался с места.
Он сидит подле столика,
на котором стоит кружок с парикмахером, бросавшим тень
на его
лицо; в
одной руке он держит книгу, другая покоится
на ручке кресел; подле него лежат часы с нарисованным егерем
на циферблате, клетчатый платок, черная круглая табакерка, зеленый футляр для очков, щипцы
на лоточке.
Рыжий жид, с веснушками по всему
лицу, делавшими его похожим
на воробьиное яйцо, выглянул из окна, тотчас заговорил с Янкелем
на своем тарабарском наречии, и Янкель тотчас въехал в
один двор.
Накануне того дня и через семь лет после того, как Эгль, собиратель песен, рассказал девочке
на берегу моря сказку о корабле с Алыми Парусами, Ассоль в
одно из своих еженедельных посещений игрушечной лавки вернулась домой расстроенная, с печальным
лицом.